В монографической литературе, посвященной определению природы права, существует воззрение, противоположное изложенному, но, подобно ему, распадающееся на несколько оттенков. Оно оказывает огромное влияние на строй современной юридической мысли вообще и весь порядок изучения права. Воззрение это не видит в праве явления, обособленного от жизни, или фактора, подчиняющего последнюю своим собственным законам. Наоборот, оно рассматривает право как слугу жизни, как средство к цели, состоящей не в духовном самосовершенствовании личности, а в удовлетворении жизненный потребностей, обусловленных существованием человека. Не идеалы должного создают право, как форму человеческих отношений, а борьба за средства удовлетворения потребностей, от исхода которой зависит распределение последних и соотношение общественных классов. Право есть результат борьбы за жизненные блага, общественная охрана восторжествовавших в ней интересов. Как такое, оно представляет собою понятие не логическое и не психологическое, а социологическое. Право – не «область господства правовой или нравственной воли (свободы) в общежитии», как определяют его представители идеалистической школы, а «понятие силы», «защищенный интерес» или, еще общее, защищенное организованным образом отношение одних лиц к другим, содержание которого целиком определяется данными условиями общежития. Общая (нравственная) воля, являющая пределы их господства, в этом понимании право заменяется реальным понятием государственной или общественной власти, правовые повеления которой становятся обязательными независимо от их нравственного или безнравственного содержания. Моменту защиты права придается в этом понимании решающее значение. Нормы, установленные властью в качестве правовых, но фактически не поддерживаемые ею, являются нормами нравственности, а не права. Развитие нравственности, с точки зрения этой теории, также совершается эмпирически; факты ее создания схожи с правовыми, но воздействия на создание права нравственные начала не имеют. В одном из ветвей этого направления рассматривается, наоборот, как один из главных факторов нравственности. Связь права с религией, поскольку дело идет не об одинаковости представлений, созданном единством условий общественной жизни, а о влиянии определенного религиозного мировоззрения, этой ветвью отрицается. Развитие права начинается не с отделения его, как особой отрасли, от идей нравственных и религиозных, а с момента полного господства страстей и произвола отдельных личностей, не сложившихся еще в организованный общественный союз и не подлежащих никаким идеальным воздействиям. Первый источник права, по мнению Иеринга, есть объективная воля, но не нравственная, а произвольная, ограниченная не идеальным фактором, а лишь сознанием собственного интереса. «Первое начало чувства права есть чувство собственного уполномочия, основанное на проявлении собственной силы и направленное на удержание ее плодов. Что человек приобрел потом и кровью, то он хочет удержать за собой. Это чувство теоретически вызывает и признание чужого права, но фактически уважение к праву других развивается с большим трудом и лишь мало помалу. Первоначально оно ограничивается тесным кругом товарищей; кто стоит вне этого круга, тот бесправен; против него можно дать вполне свободный ход насилию; превосходством силы обусловливается правом. И против товарищей дозволена сила, как скоро они покушаются на личность или имущество другого; самоуправством возвращают себе потерянное, а если возвращение невозможно, так по крайней мере удовлетворяют чувству мести, мстят за обиду». Первоначальное общественное состояние есть фактическое, а не юридическое сожительство лиц, доступное всяким проявлением страсти. В основании первой ступени юридического сожительства, основанного на норме, лежит договор вступивших в борьбу личностей, прекращающих ее полюбовным соглашением относительно будущих отношений. «Интерес обуздывает страсть, стремящуюся уничтожить врага, и рекомендует силе, ради ее самой, умеренность, т.е. мир с врагом на справедливых условиях. Мир вызывает договор; из договора возникает право. Как результат борьбы, право представляет собою сознание сильного, что в интересе его самого необходимо допустить существование рядом с собой слабого – сознание необходимости самоограничения силы в ее собственном интересе. Состоянию, характеризуемому выражением bellum omnium contra omnes, полагает конец сознание, что мир более соответствует обоюдным интересам, чем война. Таким образом сила разумная и способная к самоодолению является источником права». Первоначальный общественный порядок установляется, с точки зрения Иеринга, путем подобных мировых сделок между отдельными личностями (или, вернее, семьями и родами, создавшимися в силу естественных связей). Равные силы дают союз равных, неравные родят подчинение одних другим. И в союзе равных, в зависимости от дальнейшего хода отношений, образуются однако, неравенства, так что все общества, возникшие на почве частного договора, обращаются, мало помалу, в союзы принуждения. Образовавшаяся на этой почве власть (государство) становится во главе отдельных борющихся сил и берет в свои руки механизм принуждения. Она начинает диктовать свои законы, руководясь началами общей пользы, понимаемой в смысле наиболее целесообразного при существующих условиях образа действий, имеющего в виду поддержание мира между отдельными классами общества. Право и здесь остается политикой силы (власти), «но политикой не отдельного конкретного случая – это политика близорукого, политика глупца, недостойная названия политики, - а политика разумной, дальновидной, сознающей, что низшею или мимолетною выгодою следует поступаться для достижения высшей, продолжительной». В силу этой сознательной политики власти общественная жизнь подчиняется определенным нормам, имеющим, поскольку интересы отдельных личностей и групп подчинены началу общей пользы, уже этический характер. На первых порах нормы имеют односторонний характер; это – повеления, обязательные лишь для подчиненных членов общества; правящие считают себя в праве отступать от них по усмотрению. Мало помалу, однако, они становятся двусторонними, обязательными как для издавших их, так и для подчиненных. Почему даже деспот может придти к признанию обязательности для себя изданных им норм? Потому что «в норме, которую он сначала установляет, а потом сам попирает ногами, он признает приговор над самим собою – и это тот пункт, где нравственный момент, в виде опасения впасть в противоречие с самим собою, впервые находит доступ к силе». Благодаря господству двусторонних норм в обществе, на место силы установляется такой правовой порядок, при котором вся общественная жизнь подчиняется началу разумной целесообразности. Борьба за интерес, основанная на эгоистическом начале, постепенно приводит к самоограничению эгоизма, в смысле согласования собственных интересов с интересами других – а это согласование создает общие основы жизни, одинаковые для слабых и сильных. Согласование производят специальные органы, стоящие над отдельными силами и руководящие общественной жизнью. Выходя из тех же основ, другая группа писателей того же направления (в особенности Меркель) отказывается видеть в развитии права, возникающего из соотношения сил, постепенное развитие этического порядка отношений. Признавая, что вместе со столкновениями из-за интересов возникает в общественной жизни и стремление к установлению нейтральной почвы для примирения противоречивых притязаний, эти писатели полагают, однако, что роль нейтральных инстанций крайне ограничена и никогда не сможет сделаться преобладающей в правовом творчестве. Право не может отрешиться от воздействия частных борющихся сил, не может отыскать точку опоры вне того мира противоположных интересов, к которому оно само принадлежит и из которого черпает свою силу. «Человеческие интересы не гармонируют между собою. Глубокие контрасты, вытекающие не из различия воззрений на добро и зло, а из сложности человеческой природы и условий человеческого существования, непреодолимы. Развитие культуры приводит некоторые интересы во взаимную зависимость, но не может уничтожить противоречий вообще. Более зрелая культура приносит с собою противоречия даже более глубокие и более разнообразные; при этом сохраняют свое значение и более общие противоречия – старого и нового, личности и государства. Немыслимо, поэтому, чтобы право когда-либо одновременно воздало должное всем законным интересам. Столь же мало способно оно одинаково урезать все притязания, ибо для этого не существует никакого масштаба. Оно неизменно будет содержать в себе элементы внутренне не обоснованного предпочтения, т.е. элементы партийности и несправедливости. И эта партийность всегда будет служить выражением различия сил: предпочтение всегда будет выпадать на долю более сильной партии. Сообразно с этим, право имеет характер компромисса. Как всякий компромисс, оно покоится на признании законности притязаний обеих сторон – и, как всякий компромисс, указывает на соотношение сил обеих сторон». Происходит изменение в составе сил – изменяется и характер юридических норм: нормы, одинаково обеспечивавшие интересы всех, могут вновь обратиться в привилегии немногих и из двусторонних стать односторонними. И государство с этой точки зрения, не является твердой опорой права. «На место войны в государстве выступает борьба партий, в которой победа, как и в первом случае, выпадает на долю более сильной стороны. За борьбой партии вырисовывается, однако, гражданская война: попытка надолго обессилить могущественные партии послужила бы вызовом, толчком к возникновению такой войны. В конституционных государствах политические выборы и баллотировки являются примерными состязаниями, в которых партии меряются силами. Законодатель, который возводит результат этой борьбы в обязательную норму, напоминает нейтральных судей при военных маневрах. Они констатируют, какая партия одержала бы верх в действительной борьбе – и тем указывают направление, в котором должна развиваться будущая борьба». Не стоит независимо от партии и верховная власть, как бы она ни была организована. Сводя право с неба на землю (слова Иеринга) и, в последнем выражении, лишая его всякого идеального смысла, названные теории сохраняют, однако, в борьбе за право значение человеческой личности. И они, подобно идеалистическому пониманию права, делают ее центром, направляющим и сосредотачивающим борьбу. Культурный рост личности, с точки зрения этого взгляда, подает надежду на установление если не незыблемого правового, то нравственного порядка, в котором борьба будет носить идеальный характер. Именно так смотрят на дело теории анархизма, отрицая право и считая добровольные соглашения и нравственность достаточной гарантией общественного порядка. Третья группа мнений идет еще дальше. Она резко подчеркивает основной стимул борьбы интересов, имеющей место в общественной жизни – экономический. Она прямо указывает – чего нет у Иеринга и Меркеля, - то, в силу чего ведется вся общественная борьба: интересы производства материальных благ, необходимых для существования человека, т.е. интересы питания и размножения. Удовлетворение этих потребностей совершается человеком в общественной жизни. «Основу всей общественной жизни составляет коллективное добывание нужных для существования средств и гармоническое производство полезных и возвышающих человека благ. От способа совместной деятельности людей, направленной к поддержанию и улучшению их жизни, зависит необходимо обуславливаемая им форма человеческого сообщества – общественный строй права народа, как направляющая норма совместной жизни и деятельности, есть ничто иное, как орудие в борьбе за существование, ведущейся сообща и единодушно. В сравнении с социальным хозяйством право должно отступить на задний план. Оно занимает зависимое, служебное, подчиненное положение; иначе оно теряет всякий смысл. Общественное хозяйство обуславливает его и руководит им. Хозяйство, будучи материей социальной жизни, есть истинно реальная, действительная субстанция права. От особенностей хозяйственных условий зависят особенности правового строя. Если, поэтому, в социальном хозяйстве группы людей происходят значительные перемены, то они делают необходимым соответствующее изменение существующего правового строя. Так как право, с этой точки зрения, признается добавочным орудием в борьбе за существование, служащим лишь к правильному пользованию хозяйственными условиями, то изменение, происшедшее в правовой организации, может быть объяснено и определено лишь в качестве следствия метаморфоз социального хозяйства, вызвавших необходимость изменения этого права» (изложение Штаммлера). Подтверждение этой роли хозяйства, как основного фактора преобразования, черпается из исторических наблюдений над развитием социальной жизни.

Будучи противоположны друг другу принципиально, идеалистическое и реалистическое понимание права не могут быть примирены между собою. Их различие, кроме того, опирается и на различие методов изучения права. Современная борьба обоих направлений сводится, поэтому, на чисто философскую борьбу мировоззрений (Штаммлер). По поводу реалистического направления нельзя не сделать, однако, следующие замечания. Образуясь, между прочим, под влияние борьбы сил, выросших на экономической почве, право стоит, конечно, в зависимости от этих сил в том их виде, в каком они существуют в данном обществе. Но общественное развитие направляется не только силами, действующими внутри общества, но и вне его стоящими факторами, вызывающими по преимуществу заботу о защите внутреннего общественного порядка от нападений со стороны. Правда, борьба между народами и государствами также обуславливается, между прочим, хозяйственными мотивами, отысканием необходимых средств существования и места сбыта произведенных продуктов. Но внутри каждого общества организация защиты от внешних врагов непосредственно действует на строй сложившихся в нем отношений, сплачивая ради одной цели противоположные силы, вызывая некоторые из них к жизни и усиливая другие. Иными словами, политический строй общества является самостоятельным фактором внутри жизни данного общества. Крупные земельные имения образовались до создания феодализма, но массовая раздача земель служилым людям, превратившая все мелкие земельные хозяйства общин и отдельных земельных собственников в крупные поместья, вызвана в крупные поместья, вызвана к жизни переходом от пешего войска к конному, ставшему необходимым для борьбы с кочевниками, напавшими на Европу. Не будь этого фактора, соотношение сил в европейском обществе эпохи феодализма могло бы быть иным. И теперь, не заставляет ли потребность внешней защиты сильные партии делают уступки слабым и вырабатывать общий порядок, покоящийся на сознании солидарности отношений? По мнению некоторых представителей названного направления, в образовании строя экономических и правовых отношений участвует и человеческое сознание: если в известные эпохи законы экономического развития действовали, не понимаемые человеком, и потому направляли его поступки вопреки его ведому и его воле, то на известной ступени развития та же самая экономическая эволюция приводит к тому, что люди начинают понимать характер этих сил и разумно приспособлять к ним свои действия. Отсюда ясно, что органам, представляющим начала общественной солидарности, и «нейтральным инстанциям», произносящим приговор об отношениях борющихся сил, следует придать большее значение, чем какое ему отводит Меркель; в них можно видеть фактор, который, опираясь на развившееся сознание о необходимости права, способен творить последнее не только в виде компромисса. Представители идеалистического понимания присоединяют к этому, что справедливость сама по себе – сила, торжество которой на земле зависит не от одного сосредоточения власти в руках нейтральных инстанций, но и от присущей ей способности овладевать сердцами людей и пробивать себе дорогу, не смотря на препятствия. Как бы то ни было, спорность понятия права не подлежит сомнению и отражается на современном догматическом учении о праве и его «источниках», на его деление (публичное и частное, объективное и субъективное) и на всем ходе его изучения.